То детство, которое помню я…

Я родилась в 1981 году в городе Рига, и первые 10 лет моей жизни были самыми безмятежными. Я кочевала между любовью бабушки с дедушкой и родителей, играла с куклами, смотрела советские мультики и рисовала принцесс…

Наша семья была самой обычной: папа — военный, мама работала секретарём. Мы жили в коммунальной квартире. И как же она мне нравилась: множество комнат, разные семьи, дети, и большая кухня с множеством холодильников и плит…

Я не понимала, зачем кому-то нужна отдельная квартира и зачем вообще переезжать. Ведь так веселее!
Я со старшим братом и родителями жила в одной комнате, а бабушка с дедушкой — в соседней. Откровенно говоря, мои детские воспоминания в основном связаны именно с бабушкиной комнатой.
Как только я научилась ползать, родители выпускали меня утром за дверь, и через считаные секунды я уже сидела под дверью у бабушки.

Моя бабушка — красивая, статная, видная блондинка, ортодоксальный любитель порядка и ярый ненавистник военных. Последнее относилось, в первую очередь, к моему отцу, но чтобы не звучать слишком прямолинейно, она переносила своё отношение на всех военных. Папа, к слову, всё равно относился с уважением.

У бабушки были золотые руки: она вкусно готовила, шила и вязала для всей семьи. С воспитанием своих дочерей у неё было много промахов, зато на меня она решила потратить всё своё свободное и даже несвободное время. Именно в её комнате жил весь мой маленький мир: красивые немецкие куклы, оставшиеся от мамы, обшитые и обвязанные бабушкой с ног до головы. Дедушке же было велено смастерить для кукол кровать на мебельной фабрике — и он, не раздумывая, сделал всё по инструкции.
Комната была разделена большим шкафом: в одной части стояла двуспальная кровать, в другой — диван, на котором часто спала я. Вдоль стены — швейная машинка, шкаф с посудой, письменный стол с книжками и украшениями, телевизор и обеденный стол у большого окна.
На кухне у бабушки было своё место со столом и холодильником. А вот ванная была одна на всех и, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Очередь в неё стояла постоянно. Видимо, именно по этой причине бабушка каждый вечер мыла меня в тазике у себя в комнате.

Со временем нашей семье дали новую квартиру в новом районе, который мне совершенно не нравился. Бабушка осталась в своей комнате в коммуналке, а я при каждом удобном случае убегала к ней.

Просторная комната бабушки с высокими резными потолками в старом доме, который нуждался в ремонте, но при этом веял светом, чем-то большим, была для меня счастливым местечком. Даже запахи улицы и кухни действовали на меня успокаивающе.
Огромные окна, минимальная, но аккуратная обстановка, натёртый до блеска золотистый паркет, шум трамвая, любимый район с парками, уточками и маленькими магазинчиками… рыбный — с огромным аквариумом, хлебный — с ароматом свежеиспечённых буханок и рогаликов с тмином, ассоциирующихся с хрустящими горбушками, которые отламывались ещё на выходе из магазина. Любимый парк с кафе и вкуснейшими эклерами…

Ах да, и сам парк — с высокими липами, каштанами, сиренью, кустами роз, фонтанами, песочницами и качелями. Местные дворники ухаживали за ним, как за своим садом. Любовь к чистоте, порядку и эстетике в Латвии всегда ценилась — и ценится до сих пор.
Каждый раз, приезжая в Латвию весной, мне достаточно закрыть глаза — и я снова маленькая девочка. Аромат весенней Риги навсегда останется в моей памяти. Как и бабушкино тепло.

Детские воспоминания, как правило, фрагментарны. Но они всегда связаны со светом, ароматами, вкусом и даже временем года.

Выходные рядом с бабушкой и дедушкой: их тепло, пушистая подушка, мягкое одеяло, которым бабушка меня тщательно укрывала, яркий утренний свет из окна, тихий звук телевизора, игры с дедушкой в куклы и во врача, походы в гости к бабушкиным подругам, прогулки по весеннему парку, пломбир, катание на коньках зимой, шрам на подбородке в подарок от катка, санки, огромные сугробы у дома, в которые меня с весёлым смехом кидала бабушка, вечерние чаепития, мультики перед сном, ночные тени на потолке, шум трамвая, прохладный воздух из приоткрытого окна…
У бабушки всё крутилось вокруг меня. Она покупала мою любимую селёдку на рынке и мариновала её с луком по своему особому рецепту. Даже простая отварная картошка со сметаной у неё была другой. Селёдка навсегда поселилась в моей памяти как капсула воспоминаний, но такой, как у бабули, я больше нигде не ела.

По вечерам мы шли встречать дедушку с работы и потом гуляли в парке. Он терпеливо держал резиночки, пока я прыгала. И я не знала, что нравилось мне больше — прыгать или видеть, как он с любовью просто рядом.
Я особенно его любила, а он меня просто обожал.

Он мне не был родным, но, не имея собственных детей, он отдавал мне всю свою любовь. Внешность его я помню смутно, но ощущения — тепло, добрые глаза, огромные объятия — остались. Может, потому что я была маленькой, а может, потому что он действительно был большой.
Бабушка говорила: «Скажем, что это для Ксюши — он согласится». И правда — я была его слабостью. Моё имя было ключевым в его жизни.

Папа был консервативен и твердил: «Он муж бабушки, но не твой дедушка». Я не спорила. Но уже тогда понимала: у любви и заботы нет определений. Это дары, которые надо принимать и за которые надо быть благодарными. Он заполнил ту пустоту, которую оставили другие деды, и дал мне возможность нырнуть в бездонный дедушкин мир любви — хоть и ненадолго.

Позже у меня появился младший брат, и мама уже не могла так часто отправлять меня к бабушке. Жизнь была непростой, шли 90-е…
Семья была похожа на другие. Тогда не было соцсетей, люди общались без фильтров. Проблемы были на виду. Люди помогали друг другу. Соседи звонили в дверь, а не шли в магазин за сахаром.

Папа много работал, мама больше времени проводила с нами. Периодически и она выходила на работу — жизнь становилась всё труднее. Потом у бабушки начались инсульты, и мы забрали её к себе.

В те годы квартиры часто не покупали, а меняли. Мама в этом деле была профи. Как-то она разменяла бабушкину комнату и нашу трёхкомнатную на четырёхкомнатную — в соседнем доме!
И мы, к счастью бабушки и папы, начали жить вместе — наконец-то.

Мама работала всё меньше, а папа тянул всё на себе. Но тогда я этого особо не осознавала. Я продолжала жить своей маленькой жизнью: бегала по дворам, прыгала в резиночки, ездила на море летом и на санках зимой. Всё казалось идеальным — несмотря на трудности, с которыми сталкивались родители.

Машины у нас не было, но была дача у моря. Папа часто напоминал об этом, как о настоящем подарке судьбы. Каждое лето после школы он брал на работе машину, загружал её доверху и отправлял нас на всё лето на дачу — с бабушками, тётями и, конечно же, с собакой.

Дача — Лето длиной в детство

Это был двухэтажный летний деревянный дом с туалетом на улице и без горячей воды… Родители грели воду на плите и мыли нас в саду, а в прохладную погоду — на кухне.

У нас был огород, который я тихо ненавидела… Папа относился к грядкам одновременно как к личному релаксу и к воспитательному процессу для нас. Он вручал мне грядку как Оскар, а потом с удовольствием наблюдал, как я сижу на ней, как гриб, не двигаясь с места и разговаривая сама с собой… Есть всё-таки какая-то магическая связь между детством и ленью.

Тогда мне казалось, что эти грядки бесконечны. На деле — там и пары метров не набиралось, но мои руки болели до невозможности ещё даже до того, как я прикасалась к тяпке… Я могла сидеть там часами и удивляться: откуда берутся все эти сорняки, и почему мой грозный папа не может смириться с их присутствием? Но самое страшное были даже не грядки, а кусты смородины… Эти гроздья казались бесконечными. Ненависть к моим любителям заготовок росла с каждым бидоном, а глаза с жаждой следили за руками родителей в надежде увидеть, как опустеют ветки. Их руки точно двигались быстрее моих, но папа не сдавался — он свято верил в свою жестокую теорию, что «труд облагораживает»…

«Вообще неправда!» — думала я, переживая этот момент как один из самых тяжёлых в своей жизни.

В то же время дача ассоциировалась у меня со свободой. Там можно было всё: бегать босиком по лужам, купаться до синих губ, кататься на великах целыми днями… Родители не носились за нами, как мы сейчас носимся за своими детьми — их девиз был: «Пускай закаляются». Единственным правилом было вовремя вернуться домой. Всё остальное — не контролировалось, и наша дачная жизнь напоминала сказку, словно из шведской книжки про Пиппи Длинныйчулок.

Сочетание папы и дачи я любила особенно. Моя дача начиналась с весны — папа начинал готовить дом и огород к лету уже с первым теплом. Дом был пропитан влагой, и я, не знаю почему, обожала этот запах закрытого деревянного, ещё холодного, дома… Как только папа начинал весеннюю подготовку — я хвостиком отправлялась с ним. Наша дача была в 70 км от Риги — путь был неблизкий, но побыть подольше с папой хотелось, и это меня совсем не беспокоило.

Папа обязательно покупал газету, и мы начинали наше путешествие…

Шумная и в то же время полупустая электричка с родными деревянными скамейками, весеннее солнце… Я поочерёдно смотрела в окошко и на читающего папу и каждые три остановки спрашивала: «Сколько ещё?», а папа терпеливо отвечал. Иногда он начинал рассказывать мне истории про СССР — темы, которые меня совершенно не интересовали, но ведь это были папины истории… А значит — интересные.

Потом — пересадка на автобус, с булочкой на автобусном кольце, и уже короткий путь до дачи.

По приезду — дрова, печка, огород, карты с соседом и полупустой посёлок с горящей листвой.

А потом — долгожданное лето! Наш переезд! Ощущение радости… Скрип полов, вечерний шум сверчков и леса, утренняя роса и тишина, парное молоко по утрам, домашние яйца, зелёные салаты с кефиром и молодой картошкой, супы из свежих овощей, деревенский творог и сметана… Бабушка вставала очень рано, чтобы успеть к хуторским продавцам, которые приезжали к магазину ещё до его открытия. Вечером — бутерброды: свежий белый хлеб с маслом, домашними помидорами, зелёным луком, солью и чёрным перцем. И, конечно, горячий чёрный чай. Потом — тазик с подогретой водой, умывания, пижама и — спать. Телевизора на даче, конечно, не было, но и сил хватало только доползти до подушки…

А иногда, в плохую погоду, мы с бабушками и тётями играли в карты — в дурака. Нет, не на деньги, просто ради веселья. В такие дни мы топили камин и печку на втором этаже — особенно когда дождливая погода врывалась в дом. Аромат камина делал дом особенно уютным. Пользуясь моментом, мы закидывали картошку в угли — вкуснее было сложно что-то придумать.

И, конечно же, костры и шашлыки… Тогда они были самыми вкусными. Папа уверяет, что всегда мариновал мясо одинаково, но я уверена — он что-то делал иначе.

Дачи у нас больше нет. Но остались воспоминания. Иногда так хочется вернуться в тот деревянный, наполненный светом и ароматом близких, которых уже нет, дом… Зайти прямиком на кухню и вдохнуть воздух деревянных стен, пропитанных солнцем и влагой. Почувствовать аромат полевых цветов в вазе, старой мебели и только что сорванных овощей. Услышать скрип лестницы и спор бабушки с её сестрой и мамой… Но этого уже никогда не произойдёт. Войдя в тот пустой дом, я услышу только тишину, чужой запах и совсем другой свет… И воспоминания никогда не сравнятся с сегодняшней реальностью… так же, как и эклеры в парке, сливочное мороженое, селёдка по бабушкиному рецепту или шашлык по папиному. Возможно, многое осталось тем же, но изменилось моё восприятие… Ведь из маленькой девочки, мечтающей о прекрасном мире, я выросла во взрослого человека, в глазах которого мир изменил свои оттенки и краски.

Этот новый мир, в который я переросла, постепенно стал чем-то другим — далёким от идеального. В нём есть войны, гибнут дети, и живёт вера в победителя. В нём процветает борьба за успех любой ценой, в нём всего мало, в нём много неудовлетворённости, и реальность далека от мечт.

В общем, моё детство было спокойным, счастливым и наполненным воображением о чём-то прекрасном и неизвестном.

Одежду передавали по наследству или отдавали знакомые. Бананы были деликатесом. Новый год — настоящим праздником. Курица табака — главным праздничным блюдом. Жареная картошка — частой и любимой едой. Подарки — практичными. На детских праздниках в основном веселились взрослые, но тортик и праздничный стол делали своё дело.

Многого не было. Но я никогда не задумывалась о том, чего именно не было… Иногда хотелось, чтобы у нас была машина, но и в электричках была своя магия. А вот автобусы — не любила. Меня укачивало.

Первые 10 лет моей жизни напоминали тот самый стеклянный шарик с домиком и искусственным снегом, в котором играют дети…

Когда я росла, мир начинал меняться. Я всё яснее замечала трудности родителей… нехватку денег. Папа всегда был невероятно ответственным и честным человеком. Он этим гордился, но в карьере это ему не особенно помогало. Несмотря на образование, ум, феноменальную память и любознательность, в 90-е ему пришлось столкнуться с безработицей и браться за любую подработку. Это влияло на его настроение. И даже если он это не признавал, внутренняя депрессия, которую он старался заглушить алкоголем, стала частью нашей жизни. Возможно, это были самые тяжёлые годы для нас всех…

Я была очень спокойным ребёнком, и эти перемены обрушились на меня как гром среди ясного неба. Помню, как в доме становилось тихо, мы все вместе смотрели телевизор — неважно что: фильм или развлекательную передачу. Моё сердце сжималось от счастья, и мне хотелось, чтобы эти моменты длились вечно…

Мама

Взрослея, мы, девочки, часто критикуем своих мам… Папа для нас — герой, а мама?
Мама — это та женщина, на чьих плечах на самом деле держалось всё. Но это мы начинаем понимать только с появлением своей семьи, детей и повседневных забот.
Некоторые, возможно, не поймут этого никогда, продолжая лелеять обиды и прятать в них свои неудачи…
Но у каждого исторического периода и этапа взросления — свои сложности, которые можно понять только прожив определённый отрезок жизни.

Моя мама в моих глазах всегда была чем-то большим… локомотивом.
Она как могла организовывала нашу семью, ухаживала за уже больной бабушкой, а позже — и за своей бабушкой.
У нас всегда был горячий обед и ужин, несмотря на постоянные финансовые трудности, праздничные столы и подарки от Деда Мороза.
Она умела сделать из ничего конфетку, стараясь сохранить семью и стойко выдерживая непростое состояние папы.

До взрослого возраста я не чувствовала особой физической близости с мамой: не было ни объятий, ни поцелуев.
Она любила нас по-своему — защищая, заботясь, уберегая от повседневных проблем. А на остальное у неё просто не было ни сил, ни времени. Да и не принято было.
Папа говорил: «Обнимания? Глупости всё это. Не балуй их».

Сегодня, возможно, было бы разумнее развестись. Но не тогда.
Это было страшно, сложно, да и куда идти с тремя детьми и больной мамой, когда страна переживает далеко не лучшие времена?

Мама жила в эпоху, когда было принято терпеть и жить так, как велит жизнь, не меняя её правил.
И, несмотря на все трудности, в ней кипела жизнь, в ней всегда горел огонёк.
Она олицетворяла для меня красоту, силу духа, смелость и невероятную женственность.
Я часто наблюдала за ней с восхищением.

Если папа — это грибы, лес, санки, ягоды, дача, грядки,
то мама — это купание в волнах, несмотря на ветреную латвийскую погоду,
это бесконечные очереди, тяжёлые сумки, нарезка салатов и пирожки, заготовки до глубокой ночи,
вкусные праздничные столы, забота о нашем здоровье, тёплая одежда и уютный дом.

Помню, как в снегопад мы с мамой шли за продуктами…
Тогда мы считались многодетной семьёй и получали специальные талоны.
Мама экипировала нас по погоде, одевалась сама — и мы отправлялись в магазин. Он был далеко.
Очередь длинная. Мама наполняла коляску младшего брата, вручала сумки старшему — и мы возвращались домой.
Для мамы не было непреодолимых путей, если речь шла о нашем благополучии.

После школы я сразу же начала искать работу.
Это было очень непросто. В те времена страна всё ещё переживала тяжёлый период.
Сначала я снимала комнату в Риге. Она была довольно центральной, но без отопления.
Почти вся зарплата уходила на жильё и проезд. Часто мне просто не платили.
Постепенно я поняла, что нужно искать выход…
Возможно, уехать за границу, как многие наши соотечественники.

И вот, после очередной потери работы без выплаты я нашла возможность уехать в Ирландию работать горничной.
На тот момент мне казалось, что я выиграла в лотерею.

Но возможность эта была не бесплатной: нужно было оплатить услуги агентства и билет на самолёт — 300 долларов.
Сейчас сумма кажется смешной, но тогда мы порой не знали, на что купить хлеб.
Мама обратилась ко всем, кого знала. Многие уже успели выстроить состояние — но помочь не захотели.

И вот — удивительный поворот.
Лет за пять до этого мы переехали из нового рижского района в маленький, уютный посёлок за городом.
Мама, как и я, не любила старый район и давно мечтала об обмене.
И в итоге, по схеме, которую могли бы придумать только контрабандисты, она организовала переезд.
Это не был классический обмен квартир — всё было устроено сложно, но справедливо.
Это была мамина суперсила: находить выход из любой сложной ситуации.

С тех пор электричка стала моим постоянным транспортом.
Я училась в Риге и уже в 7:00 утра стояла на перроне, а к 17:00 возвращалась домой.
В электричке я познакомилась с пожилой латышкой, Айей, которая с мужем много лет жила в Америке, а на пенсии вернулась домой.
Она говорила только по-английски, и я напросилась к ней в «подружки», чтобы практиковать язык.
Она отнеслась очень тепло, и мы подружились.
Айя подрабатывала переводчиком для госструктур, а её муж Янис участвовал в любительских музыкальных проектах.
Они обустраивали хозяйство, держали животных, а пока шло строительство — помогали местной конюшне и брали меня с собой.

Когда встал вопрос о деньгах на поездку в Ирландию, мама посмотрела на меня и сказала:
«Мы уже всё перепробовали. Я даже не знаю, у кого ещё можно спросить…
Может, стоит обратиться к Айе? Да, ты знаешь их недавно, но что ты теряешь? Она может и откажет, но вдруг…»
Я согласилась. Мама пошла со мной — так было надёжнее.

Айя и её муж, не раздумывая, согласились.
Жили они скромно — на пенсию и случайные заработки.
Да, пенсия американская, но они вкладывались в дом и жили по средствам.
Однажды, уже после того как мы вернули им долг, Айя сказала маме:
«Когда мы даём деньги, мы не ждём, что их вернут.
Мы понимаем, что можем их не получить обратно.
Вы — первые, кто нам вернул долг».
И улыбнувшись, добавила: «Спасибо».

Этот эпизод навсегда остался в моей памяти.
В жизни мне встречались разные люди и ситуации,
но именно Айя своим поступком дала мне важнейший урок — урок человечности.

Ирландия

Таким образом, собрав свой маленький троллей, я отправилась в Ирландию. Да, все мои вещи уместились в один чемодан на колёсиках — чем я немало удивила хозяев отеля, где мне предстояло работать.

Работа оказалась непростой. Это был очень красивый отель неподалёку от небольшого городка Горрей — 5 звёзд, всё как в кино. Огромные комнаты с высокими потолками в викторианском стиле, кровати с балдахинами, резная мебель, вазы со свежими цветами, аккуратно подобранными самой хозяйкой, фрукты и домашние шоколадные конфеты, ждущие новых гостей. Белоснежное постельное бельё, выглаженное и ароматное, пушистые полотенца и окна с видом на внутренний парк, где разгуливали павлины, лебеди и прочая живность…

Начинали мы работать в 8:00 утра. Здание было старинное, лифтов не было, и все этажи приходилось проходить пешком. Мы убирали комнаты до блеска — в прямом смысле слова. Хозяйка с белым платочком лично проверяла каждую пылинку.

После обеда мы спускались в прачечную: стирали, гладили, а после ужина готовили комнаты ко сну — меняли полотенца, убирали ванные и при необходимости сами комнаты. Затем снова вниз, запускать стиральные машины. Свободны мы были к десяти вечера.

Кто-то скажет: «Ужас! Ну и хозяева! Где совесть?!» Но я всё-таки вставлю пару слов в их защиту. Несмотря на своё немалое состояние и гостей вроде Стивена Спилберга, Тома Хэнкса, Пирса Броснана и прочих, они вставали и работали вместе с нами. А ложились спать позже всех.

Миссис Боу, которой было за 60, уже с 4:00 утра шуршала на кухне в пижаме и халате. А её муж, при полном параде — в брюках, пиджаке, выглаженной рубашке и галстуке — к шести утра начинал разгружать сушильные машины. К восьми мы с ним уже вместе складывали высушенное бельё. Должна признаться: их отношение к труду стало для меня своего рода вдохновением.

Как сейчас помню: однажды у нас на территории приземлился вертолёт. Миссис Боу сообщила, что это новые гости, которые пробудут месяц или дольше. Они займут целый этаж, и главную комнату она поручила мне. Уже через 15 минут она принесла в прачечную их вещи и попросила погладить — не сказав, кто именно приехал.

Я выгладила бельё и пошла относить в номер. Постучала. Тишина. Ещё раз. Снова тишина. Потом — шаги… и дверь открывается. Передо мной стоит Пирс Броснан — в одном полотенце на бёдрах. Я на мгновение потеряла дар речи, просто протянула выглаженные вещи. Он спокойно и мягко поблагодарил, вручил мне 20 фунтов чаевых… и закрыл дверь.

Они действительно пробыли у нас больше месяца. Потом я поехала вместе с миссис Боу в Дублин, чтобы подготовить их городской дом — туда семья Броснанов переехала впоследствии.

Эта семья запомнилась мне не только своим феноменальным беспорядком, который они оставляли за собой с удивительной пунктуальностью, но и своей удивительной сплочённостью. Передо мной стоял секс-символ Джеймс Бонд, а перед глазами — образ идеального мужа и отца. Я с восхищением наблюдала за ними.

Что касается семьи, на которую я работала, мне также не раз приходилось наводить порядок и в их частных домах. Законно ли это было? Не знаю. На тот момент я просто работала.

Сейчас я сама удивляюсь, откуда у меня были силы. Жила я, по сути, в коробке — по размеру и по качеству материалов. Еда была самой дешёвой, несмотря на то, что в отеле был ресторан с шикарным меню. Питались мы просто, порой вредно. Но при таком объёме физической работы это никак не отражалось на фигуре.

На тот момент Латвия ещё не была в Евросоюзе, и мне нужно было разрешение на работу. Отношение работодателя к нам это отражало: работы — море, зарплата — крошечная. Но если ты уезжаешь из страны, где у тебя нет ничего, то любые трудности кажутся мелочью. Благодаря этой работе я, как и многие другие, обрела пусть и небольшую, но независимость. И смогла отправлять деньги домой.